Конец власти. От залов заседаний до полей сражений, от церкви до государства. Почему управлять сегодня нужно иначе - Мойзес Наим

А дело вот в чем: когда людей становится больше и они живут более полноценной жизнью, их труднее разбивать на группы и контролировать.

Для применения власти в любой сфере необходима способность устанавливать и удерживать контроль над страной, рынком, клиентурой или электоратом, группой сторонников, сетью торговых путей и так далее. Когда же численность людей на данной конкретной территории (будь то потенциальные солдаты, избиратели, потребители, рабочие, конкуренты или верующие) растет, они свободнее распоряжаются ресурсами и совершенствуют навыки, их становится труднее координировать и контролировать. Как заметил Збигнев Бжезинский, бывший советник президента США по национальной безопасности, размышляя о кардинальных переменах, произошедших в мире с тех пор, как он появился на политической арене: “В наши дни куда проще убить миллион человек, чем их контролировать”{67}.

Тех, кто обладает властью, революция множества ставит перед непростыми дилеммами: как добиваться своего путем принуждения, если применение силы становится все дороже и рискованнее? Как отстаивать свой авторитет, когда люди живут более полноценной жизнью и чувствуют себя куда менее зависимыми и уязвимыми, чем раньше? Как влиять на массы и вознаграждать их за лояльность в мире, где у человека есть множество выборов? Чтобы управлять, организовывать, мобилизировать, влиять, убеждать, подвергать дисциплинарному взысканию, сдерживать и подавлять большое количество людей с высоким уровнем жизни, необходимы иные методы, нежели те, которые срабатывали в меньших и не таких развитых обществах.

Революция мобильности: исчезновение “зрителей поневоле”

В наши дни все больше людей, которые не только живут более полноценной и здоровой жизнью, но и активнее перемещаются по миру, вследствие чего их сложнее контролировать. Этот факт также меняет распределение власти как внутри страны, так и между странами, будь то из-за укрепления этнических, религиозных и профессиональных диаспор или из-за отдельных векторов развития идей или убеждений, которые могут как дестабилизировать, так и укреплять власть. По оценкам ООН, в мире всего 214 миллионов мигрантов: за последние два десятка лет их число увеличилось на 37 %. За один и тот же период количество мигрантов выросло на 41 % в Европе и на 80 % в Северной Америке. Мы переживаем революцию мобильности: в наши дни по миру перемещается больше людей, чем когда-либо за всю историю человечества.

Возьмем, например, влияние, которое повышенная глобальная мобильность оказала на рабочее движение в США. В 2005 году от Американской федерации труда – Конгресса производственных профсоюзов (АФТ-КПП) отделились полдюжины профсоюзов и образовали конкурирующую федерацию под названием “Перемены для победы” (Change to Win). Среди отколовшихся профсоюзов были Международный профсоюз работников сферы обслуживания (SEIU) и профсоюз сотрудников легкой промышленности “В этом мы едины” (UniteHere); в обоих было много низкооплачиваемых рабочих-иммигрантов, интересы и приоритеты которых существенно отличались от интересов членов других профсоюзов обрабатывающей и прочих сфер промышленности, имеющих богатую историю, – например, таких как профсоюз водителей грузового транспорта. И этот раскол оказал существенное влияние на государственную политику. Как писал Джейсон Депарль, журналист газеты New York Times: “Профсоюзы, входящие в «Перемены для победы», сыграли важную (некоторые утверждают, что решающую) роль на ранних этапах первой предвыборной кампании Барака Обамы”{68}. А во время перевыборов в 2012 году решающими оказались голоса испаноязычных избирателей. Вот таким неожиданным образом международная мобильность определила долгосрочную политику США, и подобное происходит по всему миру.

По условиям суданского закона о референдуме 2009 года, принятого местными законодательными органами, члены суданской диаспоры, в том числе около 150 тысяч человек, проживающих в Соединенных Штатах, имели право голосовать на референдуме 2011 года о независимости Южного Судана. Некоторые члены колумбийского сената, выбранные колумбийцами, живут за рубежом. Кандидаты на пост губернатора штата или даже президента из стран с большим количеством эмигрировавшего населения – например, кандидаты на пост губернатора в Мексике или президента Сенегала – часто приезжают в Чикаго, Нью-Йорк, или Лондон, или в любой другой город, где пустили корни их соотечественники, чтобы обеспечить себе голоса избирателей или собрать средства.

Точно так же иммигранты меняют сферу бизнеса, религии и культуры стран, в которых оседают. Испаноязычное население США выросло с 22 миллионов в 1990-м до 51 миллиона в 2011 году, так что теперь каждый шестой американец – испаноязычный; половина населения, появившаяся в США за последние 10 лет, – выходцы из стран Латинской Америки. В Дирборне, штат Мичиган, где находится штаб-квартира Ford Motor Company, 40 % населения составляют американцы арабского происхождения; мусульмане выстроили здесь самую большую мечеть в Северной Америке. Подобные диаспоры неминуемо меняют как коалиции и характер распределения голосов избирателей, так и стратегии бизнеса и даже борьбу за прихожан. Политические партии, политики, коммерческие предприятия и прочие организации все чаще сталкиваются с конкурентами, которые куда лучше понимают новое население, поскольку сами вышли из этой среды. То же происходит и в Европе, поскольку правительства оказались неспособны остановить поток иммигрантов из Африки, Азии и менее благополучных европейских стран. Вот вам наглядный пример: в 2007 году мэром ирландского городка Порт-Лиише, расположенного к западу от Дублина, стал уроженец Нигерии – первый чернокожий мэр в Ирландии.

Даже попытки ограничить эту новую мобильность могут иметь неожиданно серьезные последствия. Хорхе Г. Кастаньеда, бывший мексиканский министр иностранных дел, и Дуглас С. Мэсси, социолог из Принстонского университета, объясняют, что в ответ на грубое обращение и недоброжелательное отношение к иммигрантам в некоторых американских штатах “многие мексиканцы без гражданства, постоянно проживающие на территории США, делают неожиданный выбор: вместо того чтобы покинуть страну, где чувствуют себя чужими, они принимают гражданство – поведение, известное как «оборонительная натурализация». За десять лет до 1996 года в среднем каждый год гражданами Америки становились 29 тысяч мексиканцев, а с 1996 года – в среднем 125 тысяч в год. Страна получила 2 миллиона новых граждан, которые впоследствии могли перевезти в США близких родственников. В настоящее время почти две трети мексиканцев, на законных основаниях постоянно проживающих на территории Америки, – родственники граждан США”{69}. Разумеется, эти новые граждане обладают избирательным правом – факт, который меняет картину выборов.

Иммигранты переводят на родину миллиарды долларов, стимулируя экономический рост и развитие. В 2010 году во всем мире общая сумма средств, которую иммигранты перевели, а также ввезли в страну лично, составила 449 миллиардов долларов (по сравнению с 37 миллиардами в 1980 году){70}. В наши дни сумма переводов в пять раз превышает объем общей мировой финансовой помощи иностранным государствам: она больше, чем годовая сумма зарубежных инвестиций в экономику бедных стран. Коротко говоря, работники, которые живут за пределами родной страны (и которые зачастую сами очень бедны), посылают на родину больше денег, чем иностранные инвесторы, и больше, чем богатые страны в качестве финансовой помощи{71}. Для многих стран переводы средств стали основным источником твердой валюты и, по сути, крупнейшим сектором экономики, изменив таким образом традиционную экономическую и социальную структуру и сферу бизнеса в целом.

Из всех аспектов революции мобильности, пожалуй, интенсивнее всего действует урбанизация. И без того самый стремительный за всю историю процесс урбанизации набирает дополнительные обороты, особенно в Азии. Все больше людей перебирается из деревень в города, и этот процесс постоянно продолжается. В 2007 году впервые за всю историю городское население обогнало сельское. Ричард Доббс так описывает колоссальные масштабы этой перемены: “Растущий средний класс Китая и Индии осядет в гигантских мегаполисах: так возникнут потребительские рынки, превосходящие современные Японию и Испанию соответственно”{72}. Национальный совет по разведке США подсчитал, что “каждый год городское население мира увеличивается на 65 миллионов человек: это как если бы каждый год появлялись семь городов размером с Чикаго или пять Лондонов”{73}. Последствия этой революции для распределения власти внутри государства не менее серьезны: с каждым годом больше людей тратит деньги и вкладывает средства в двух (и более) странах одновременно. Внутренняя миграция, в особенности переезд населения из деревень в крупные города, оказывает на власть не менее разрушительное воздействие, чем международная миграция.